Просто хороший рассказ…

Вернее не просто, а очень хороший.

Лечить, так лечить.

Владимир Рогач

У меня просто нет слов… так много хочется написать о нем, хочется даже перепечатать его весь сюда! Чтобы каждый его обязательно прочитал, но… copyright… по-этому только отрывки. Рассказ просто шикарный, я даже не знаю, как выразить свои чувства. Ничего определенного, но что-то совершенно особенное =)

<…>

А вот и люди. Как настоящие. Как я. Как вы.

Они просто стоят и смотрят, как я лежу и смотрю. Начинаю чувствовать себя центром мироздания — довольно глупое ощущение. А они, образовав хоровод, замерли — и молчат. Думают. Решают.

А потом круг рвется — и я уже не центр его. Не единственный.

Сквозь толпу любопытных аборигенов ко мне приближается один — такой же, как и прочие, но чем-то неуловимо отличный от остальных. Что-то у него в глазах, и что-то в глазах у остальных.

Жалость.

У него в глазах — жалость.

У остальных в глазах — жалость.

Тоже, но не та же.

Он жалеет меня, они — его.

— Лучше не подходи… — хриплю я, искренне желая туземцу добра. Сейчас моя броня заискрит и хорошенько зарядит ему, отбивая охоту приближаться

<…>

— Луч-ше, — повторяет он за мной аккуратно, по слогам. — Луч-ше. Лучше…

И — подходит. И — касается. И моя суперброня бессильна и бесполезна — она пропускает его прикосновение.

<…>

И — моя боль <…> вдруг уходит, утекает в протянутую руку (у него шесть пальцев, шесть пальцев…).

А чужак падает, хрипя и кашляя кровью, как только что было со мной. <…>

И я — жду.

<…>

— Луч-ше… — произносит он. Нет, не просто произносит — спрашивает.
— Лучше, — отвечаю. — Спасибо.
— Спас… ибо… луч-ше! — говорит. И толпа вокруг нас поддерживает его слаженным хором:
— Спас… ибо… луч…

И в этом бессмысленном для них наборе звуков мне чудится, слышится: «Спас, потому что светел».

— Спас… ибо… луч…

<…>

Нет, я не попал под машину, и даже не видел, какой урод умудрился переехать этого котенка. Беленького такого, пушистого, ласкового…

Он лежал на трассе — и плакал. Не кричал, не молчал, умирая медленно и болезненно, — плакал. <…>

Я побежал к размазанному красным плачущему белому недавно комку — как он-то умудрился добраться почти до середины проезжей части? Теперь подхватить на руки и вынести, вынести…

Дуракам везет — я пересек трассу. И лишь на обочине глянул на продолжающий плакать у меня в ладонях кровавый комок — и упал от невыносимой боли. Ноги, живот, ребра — все всмятку, в клочья, в ошметки. Я бы заплакал — как он, но вместо этого на губы выползла улыбка. Все, что от меня оставалось, — боль и эта улыбка. И рядом, испуганно глядя на гудящую в стороне дорогу, замер котенок — белый, пушистый, живой…

Боль рвет меня, я — ее. Я ее даже вижу — огромное багровое пятно, расползшееся внизу меня. Но у меня есть чудесный ластик, невидимый прочим, которым я стираю пятно этой боли. Взмах за взмахом — начисто, набело, словно не было.

<…>

— Вот так-то лучше, — подхватывая белого и пушистого на руки, шепчу. И — по слогам: — Луч-ше…

Несколько фраз…

<…>

— Хочешь — так же?

Понимал я их сносно, но сейчас понял не до конца и по старой привычке кивнул.

— Спасибо, — кивнул он тоже. И добавил, касаясь моей руки: — Луч-ше…

Тогда я не понял, за что он благодарит. Не понял и когда спешил к катеру, ловя на себе сочувственные взгляды туземцев. Но, наверное, так даже лучше.

— Луч-ше… Спасибо.

<…>

Можно ходить по улицам, как бы невзначай касаясь чужих рук, забирая, впитывая разноцветные пятнышки болей — и стирать их в себе, взмах за взмахом чудесного ластика. Но прежде чем стереть чужую боль — я испытываю ее. И себя. И лишь потом.

<…>

Не бывает, не может быть, не верю!!!

Но касаюсь, принимаю, испытываю — и стираю, стираю, стираю…

<…>

Можно ходить по улицам, касаясь как будто случайно чужих рук, пятная свои…

<…>

Иду по улице, касаясь словно ненароком чужих рук…